Анастасия Гофман - Печать силы
– Хотел спасти ей жизнь? – предположил мальчишка. – А ты прям следуешь его примеру. Кроме тебя тут никто даже не парится…
– В этом-то и дело. Я не понимаю, почему Паша так легко причислил Вилену в ряды врага, учитывая его чувства к ней.
– Он что, в нее втюрился? – Гриша повеселел, позабыв о всей серьезности их разговора минутной давности. – Ты делаешь это ради своего влюбленного друга? Как благородно.
– Паша может в очередной раз потерять контроль над собой и погрузиться во тьму, из которой вытаскивать его придется именно мне. Так уже было однажды, когда Юнна его бросила и…
– То есть для тебя спасение Вилены – это такая терапия из серии «мы все большая дружная семья»?
– Да, пожалуй, из твоих уст это действительно звучит глупо. Но я просто не понимаю, как можно относиться к Вилене с таким пренебрежением. Я думала, друзья друзей не бросают, а сейчас все выглядит так, будто это нужно только мне одной. Меня это бесит!
– Понимаю, можешь не кричать так…
– Ладно, пожалуй, тебе пора.
– Эй, что такое? – Мальчишка еле держал равновесие, пока Ваниль тащила его за руку к выходу из комнаты. – У нас осталось еще несколько листов, давай прочтем их.
– Нет, я узнала достаточно.
Гриша смерил старшекурсницу вопросительным взглядом: еще никогда он с такой уверенностью не думал, что все девчонки взбалмошные и очень странные создания. Молниеносная смена настроения плюс сплошные недосказанности и копание в чужих отношениях, – жуткая смесь, отягощающая жизнь.
– Если что, ты знаешь, где меня найти! – только и успел крикнуть он на прощание.
«Да, да, конечно, знаю».
Девушка устало опустилась на кровать и вскоре забылась тяжелым сном, потеряв счет времени. Ее разум витал где-то далеко от этой школы, утопая в одиночестве и тупой безответной боли. Ваниль чувствовала свое бессилие и слабость так, словно они жили прямо в ее груди, и каждый момент времени неустанно напоминали об этом.
Глава 26
Несколько мощных ударов посыпалось в сторону девушки, пока она бесчувственно лежала на холодном каменном полу. Крики окружили ее со всех сторон. Когда кожа начала издавать мерзкий запах горящей плоти, девушка открыла глаза, спасаясь от ночного кошмара.
Часы показывали полтретьего ночи.
Подобные сны часто посещали Юнну на протяжении последних дней. Как только девушка впервые услышала о случившемся с Адамом, ужасающие краски прошлого вернулись.
Они были настолько реалистичными, потому что являлись не снами, а воспоминаниями, избавиться от которых не получалось.
Взгляд Адама, последний, предназначавшийся именно Анне, а не ее обновленной версии, застыл на некоторое время перед глазами Юнны. Она замерла, сидя в мокрой от пота кровати под окном, дарящим холодный свет неполной луны.
За дверью послышались тяжелые шаги. Они явно принадлежали мужчине, в них чувствовалась мощь и некоторая неуклюжесть. Скорее всего, это был один из охранников школы, набранных Юнной и Пашей из бывших учеников, посвятивших свою жизнь защите людей. Только тяжелое огнестрельное оружие, которое постоянно было при них, никак не ассоциировалось у Юнны с защитой. Но это были вынужденные меры предосторожности. Хотя и Юнна, и все остальные «просвещенные» прекрасно понимали, что такое оружие едва ли нанесет урон столь сильным врагам, как Владимир и, возможно, Вилена.
«Как же мне выбрать»? – знакомая фраза промелькнула в голове. Сколько раз Юнна задавалась этим вопросом в своей «прошлой» жизни?
Десятки, нет, сотни раз. Каждый день, находясь среди своих самых близких друзей, Анна, тогда еще совсем девчонка, наблюдала за Адамом и Владимиром с трепетом и восхищением. Они оба были ей дороги: Адам всегда внимательный к ее словам, умный и надежный, Владимир взбалмошный, но веселый, всячески старавшийся подчеркнуть собственную уникальность. Они дополняли друг друга, казалось, что между этими мальчишками никогда не возникнет преград, ничто не сможет разрушить их крепкую дружбу.
Но Анна смогла.
Фраза отразилась в уголках сознания, заставив дыхание замереть. От боли и предвкушения. От того, что теперь-то Юнна знала, к чему привел ее тот самый выбор, сделанный в далеком прошлом, когда все они были всего лишь детьми.
Если бы только можно было вернуть все назад…
Юнна встала с кровати и устало побрела в ванную комнату, где только накануне закончился ремонт. Здесь сильно пахло краской, а пол еще не был вымыт от белых разводов. Включился свет, и на девушку сразу же устремилась пара ярких голубых глаз. Зеркало, висевшее прямо напротив двери, на мгновение показало Юнне ее истинное лицо. Мягкие детские черты, которых она лишилась вместе со своими темными глазами и собственной кожей в тот самый день, когда сделала выбор. Сейчас ее настоящее лицо стало чужим, не вызывало никаких эмоций, кроме презрения и страха.
Юнна подошла к раковине и смыла с себя остатки болезненных воспоминаний.
Странное чувство возникло в самом сердце: беспокойство и страх, которые подавляли сознание Юнны, подавляли мысли, вызывая странные ассоциации и чужие эмоции. Страх, боль и ожидание смерти. Нет. Все это принадлежало ей самой. Просто все это было изгнано силой воли девушки в далеком прошлом, когда она перестала быть тем беззащитным ребенком, оставшимся без родителей.
Юнна присела на край ванны, а затем медленно сползла на холодный пол. Ноги не слушались ее, а мысли с силой неслись назад, в прошлое, к Владимиру, к тому, что он с ней сделал. Разум провалился в тяжелые воспоминания первого пробуждения.
Анна оказалась в темной комнате, шторы были плотно закрыты. Девушка не привыкла к такой обстановке: здесь не было той роскоши и достатка, которые сопровождали ее все восемнадцать лет жизни. В комнате помимо узкой кровати, находился лишь деревянный табурет, весь потрескавшийся от времени.
Анна попыталась приподняться, все еще не осознавая, где она находится, но руки задрожали, пронзенные острым приступом боли. Обгоревшая кожа сочилась, волдыри, покрывавшие всю спину девушки, лопались, выпуская на свободу мокрые дорожки лимфы. Анна закричала в голос. Прежде чем осознала, что не может произнести и звука. Вся ее сущность была напряжена, горела в агонии, но девушка не могла дать выход этой разрушительной боли.
«Я жива? Я жива! Я ЖИ-ВА! – прокричала мысленно Анна, не в силах принять правду. – Что произошло? Я ведь горела… горела и видела себя со стороны… его глазами. Так почему же я жива?!»
Внутри все затряслось: энергия кипящим маслом протекала под самой кожей, стремясь восстановить клетки и вернуть это тело к жизни. Анна ощущала, как нарастает ее кожа, как глаза открываются шире, а слух улавливает не только биение сердца, но и то, что происходит вовне ее тела. Впервые глубоко вздохнув, девушка почувствовала, как из глаз хлынули слезы. Так сладок был этот вдох, после тех коротких, прерывистых попыток захватить как можно больше кислорода. Девушка нащупала мерзкую трубку, торчащую в гортани, и дернула ее, кровь хлынула в горло. Но исчезла так же стремительно, когда организм залечил открывшуюся рану.
Снаружи послышались шаги и тихий голос матери. Анна встрепенулась, пока боль покрывала ее тело равномерно и, тем самым, словно переставала существовать, и повернулась на бок. Маленький просвет между дверью и полом по-прежнему был темным, но не прошло и полминуты, как там показался слабый, мерцающий, беспокойный свет свечи. Старые петли заскрипели, женщина осторожно, стараясь не шуметь, отворила дверь.
Ее лицо было измученным и худым: щеки впали, словно обтянув кости, а кожа казалась землисто-серой, неживой. Раньше Анна никогда не видела такого: мама всегда представлялась ей примером для подражания, идеальным созданием, призванным украшать мир своей сердечностью, хорошими манерами и утонченной внешностью. Теперь же женщина походила на измученную тяжелой жизнью старуху.
Пальцы, тонкие как у ребенка, крепко вцепились в дверь. Женщина увидела свою дочь, взгляд ее был испуганным, в нем чувствовалось столько отвращения и боли, что они могли бы свести Анну с ума. Но вот только покалеченная девушка этого не замечала. Она щурилась, видя лишь очертания знакомой фигуры, а лицо ее матери представляло собой лишь размытое пятно.
«Мам, – позвала девушка, приподняв руку в воздух и подзывая женщину к себе, – мам…»
Она заплакала. Голос не вернулся к ней, но глаза уже могли плакать, как и прежде. Анна закрыла лицо руками и только сейчас ощутила кончиками пальцев, что кожа ее подобна холсту: ничего не чувствовала и была натянута, словно шкура убитого животного. Анна вновь и вновь хваталась за лицо, пытаясь найти на нем прежние черты, но здесь не было и частицы того, что было раньше. Ресницы, брови, всё, что когда-либо придавало лицу человеческую внешность, сгорело. Энергия, что работала внутри, хоть и помогла телу восстановиться, никак не смогла обеспечить возвращение к человеческому облику. Физическая боль ушла прочь, на задний план, когда Анна начала осознавать, в кого она превратилась.
